Украинский бумеранг: Львову пора изучать опыт Крыма по выживанию в «незалежной»

Новость, которая почему-то сильно возбудила украинские и российские СМИ: Андрей Садовой – мэр города Львова призвал горожан запасаться дровами, так как к зиме газа из России точно не будет.

фото: Михаил Ковалев

Почему? Логику градоначальника понять сложно: то ли «щирые украинцы» назло «москалям» сами откажутся от него, то ли злые «москали» «щирым украинцам» газа больше не дадут – тут не разобраться. Но главное Садовой объявил: чтоб под Новый год львовянам не перемерзнуть, власти города уже сейчас начали всюду скупать печки-буржуйки.

И молодцы! Дальновидно. Придет зима без газа и электричества, а печки-буржуйки – вот они! Подбрасывай дровишки – тут тебе сразу и тепло, и светло. Потому Садовой и сказал, что для Украины «дрова никто не отменял». И добавил: «горожанам стоит готовиться к ситуации, которую сложно себе представить».

Сложно? А почему? Маловато, видно, жизненного опыта у избалованных Киевом львовян. То ли дело – крымчане.

***

Пока Крым был украинским, для его жителей зимовка с печкой-буржуйкой стала обычным делом. Это уж потом, когда полуостров распрощался с Киевом, в «незалежной» стали сочинять всякие небылицы про то, какой сказочной была жизнь в их любимой «украинской жемчужине», пока ее не отняла Россия. На самом же деле зимовали в «жемчужине» так, как теперь боится «себе представить» Львов.

Еще лет десять-пятнадцать назад, приезжая поздней осенью в Коктебель к свекрови Раисе Вячеславовне, мне приходилось наблюдать такую картину: в трехэтажном многоквартирном доме, в пятистах метрах от моря, почти из каждой форточки торчала закопчённая труба «буржуйки», из которой струился серый дымок, окутывая едким туманом стройные кипарисы под окном.

В тех квартирах, из окон которых трубы не торчали, как правило, никто не жил – верный знак домушникам: хозяева уехали зимовать к родне – в Киев, Москву, во Львов… Крым к зиме становился безлюдным. Оставались самые стойкие. Коренные. Как моя ныне уже покойная свекровь.

Еще девочкой во время войны ее вместе с мамой и братьями эшелоном привезли откуда-то из-под Тамбова в Крым, когда Сталин выселил оттуда крымских татар. Одних целыми семьями со скудными пожитками сажали в полуторки, отправляя подальше от родных гор и степей. Других с таким же убогим скарбом и малолетними детьми везли из российской глубинки и селили в татарских мазанках, чтобы сделать Крым их родиной.

И он стал для них родиной. здесь голодная военная ребятня летом могла прокормиться «на подножном корму». Уже ранней весной каждая травинка и первая ягодка становились для них едой. Следом завязывалась алыча, так и не успевая созреть, так как ее объедали еще зеленой. Потом шли яблоки, персики, орехи, виноград… «Потому мы и выжили», — всякий раз с благодарностью вспоминала моя свекровь щедрую крымскую землю.

Крым кормил, обогревал южным солнышком, качал в теплых волнах Черного моря. Тамбовские, рязанские, питерские «дохлики» крепли, росли, взрослели, и сами потихоньку начинали обихаживать уже свою землю-кормилицу.

Позже стали возвращаться семьи крымских татар, выселенных во время войны. Тревожно было всем: и тем, кто возвращался в свои старые дома, и тем, кто в отсутствие прежних хозяев давно уже в них обжился. Киевские политики играли на этих страхах, сталкивая людей лбами. Поначалу у них даже получалось. Но со временем как-то все утихло и оказалось, что места в Крыму хватает всем.

Крым объединял. Украинцы, русские, евреи, татары, греки, караимы, крымчаки – кого тут только не было. Все жили , говорили на русском, украинском, татарском, называя себя крымчанами.

***

Даже в конце 90-х — начале 2000-х когда киевская <span class="wp-tooltip" title="социальное взаимодействие отношение между индивидами или группами отличительной чертой которого является возможность одного индивида или группы оказывать влияние на другого индивида или труппу изменяя их поведение в соответ окончательно свихнулась, и для Крыма наступили трудные времена – не было газа, тепла, воды – люди не теряли рассудка, помогая друг другу выживать.

Жили бедно, но дружно, потому моя свекровь ни за что не соглашалась хотя бы на зиму уехать из Крыма в Москву. В поселке вечно отключали свет, из-за чего холодильник был на последнем издыхании. По нескольку дней не давали воды, и потому в ванной у раковины стояли 60-литровые пластиковые бочки с водой. Как только из крана начинало капать, их нужно было срочно наполнять, так как воду снова могли отключить в любой момент.

Даже когда в многоэтажках Коктебели перестали топить – украинская <span class="wp-tooltip" title="социальное взаимодействие отношение между индивидами или группами отличительной чертой которого является возможность одного индивида или группы оказывать влияние на другого индивида или труппу изменяя их поведение в соответ твердила, что «нет денег» — и от холодного морского ветра стены из песчаника промерзали насквозь, моя свекровь не сдалась. Как и все ее соседки, она установила печку-буржуйку, выведя в форточку трубу. В своей по советским меркам шикарной трехкомнатной квартире закрыла лишние комнаты, так как «буржуйского» тепла хватало лишь на одну, и стала выходить на балкон не как раньше, чтобы полюбоваться морем, а чтобы набрать дров, привезенных и аккуратно сложенных на балконе рукастым Азимом, соседом-крымским татарином.

Поленницы дров хранились не только на балконах, но и лестничных площадках. стояли пятилитровые бутыли с питьевой водой. За ней время от времени ездили к роднику, так как пить днепровскую воду, идущую в Крым по каналу, было невозможно. Когда в водопроводных трубах, наконец, появлялся напор, из крана с треском вырывалась серая жижа с песком и травой.

Крымчанам, оставшимся зимовать в своих холодных квартирах, приходилось приглядывать еще и за опустевшим соседским жильем. Свекровь на лестничной площадке следила за квартирами украинцев, уехавших в Днепропетровск и Киев, но сама ехать никуда не собиралась. Она искренне радовалась, если не надо было в холод бежать к поселковому магазину, так как утром Ильяс или Фархад из степного Крыма привезут на своих стареньких, еще советских «Жигулях» свежие татарские продукты: сыр, молоко, мясо, творог, овощи…

И они действительно по утрам заезжали прямо во двор, будили гудком жильцов и открывали груженый вкусностями багажник – выбирайте кому, что нравится. К ним спускались громкоголосые соседки в стареньких пальто, пропахших дымом «буржуек», начинали въедливо торговаться, обсуждая по ходу дела последние новости.

Однажды – это было в 2013-м году, когда в Киеве уже во всю кричали «кто не скачет, тот москаль» — я прислушалась во дворе к разговору соседок и сильно удивилась: женщины обсуждали московское кремлевское и думское руководство, называя всех российских политиков по именам, добавляя при этом по-свойски: «наш» или «наша».

Мне стало жалко свекровиных подружек – совсем оторвались от реальности. Общей страны у нас давным-давно нет, живут они в украинском Крыму, а российских политиков по старой памяти до сих пор считают своими.

Когда их спор стал слишком жарким, я не выдержала и вмешалась:

— Почему вам не дает покоя наше российское руководство? У вас же свое в Киеве сидит.

В ответ без тени сомнения прозвучало:

— Российское руководство – тоже наше.

— Да какое ваше! – горячилась я. — Оно вас бросило еще в 91-м и с тех пор не вспоминает! Вы теперь – украинцы. У вас в Коктебеле даже дорожный указатель к главной достопримечательности – музею Волошина – и то лишь на украинском и английском языке: «Будинок Волошина» и «Voloshin’s house». По-русски ни слова!

— Нет, — настаивали они. — Мы – не украинцы, мы – крымчане.

Фархад, что привез продукты, и уж точно не был похож на украинца, тоже высунул голову из багажника, с укором посмотрел на меня и тихо сказал:

— Мы — крымчане. Были, есть и будем.

А моя свекровь строго добавила:

— Если у нас в Крыму что-то случиться, Путин нас в беде не бросит!

Соседки закивали, я же искренне рассмеялась, окончательно настроив всех против себя.

Тогда мысль о российской помощи крымчанам казалась мне столь наивной и абсурдной, что вызывала лишь смех. Попытавшись все-таки сгладить неловкость, я с позиции журналиста ведущего московского издания, начала обстоятельно объяснять этим людям, что их выводы юридически и политически не обоснованы. И в случае чего, помощи от России им ждать не стоит. Того, на что они так надеются, не может быть в принципе!

Но меня никто из них уже не слышал. Все остались при своем.

***

Только в 2014-м, когда случилась Крымская весна, я с огромным удивлением осознала, как была неправа, и какими житейски мудрыми оказались эти простые женщины, живущие в доме у моря с дровами на балконах, «буржуйками» в квартирах и трубами в форточках.

Киев им тогда попытался отомстить за их выбор – лишил света, газа, воды. Закопал Северо-Крымский канал, взорвал высотные линии электропередач, по которым на полуостров шла энергия с Каховской ГЭС. Но эти люди все равно ни разу не пожалели о своем выборе. Хотя, будучи уже обладателями долгожданных российских паспортов, снова неделями сидели без электричества, то и дело чинили электроприборы, не выдерживающие перепадов напряжения, зажигали свечи и старые керосиновые лампы, чтобы хоть как-то осветить вечерами свое жилище.

Зато каждое утро, назло всем властям и политикам, над морем снова и снова вставало крымское солнышко. Ильяс или Фархад опять въезжали во двор на раритетных «Жигулях», открывали багажник со свежими татарскими продуктами и народ, как всегда, спускался к подъезду поторговаться и посудачить о новостях и перемыть косточки теперь уж абсолютно точно своим российских политикам.

Сегодня о прежнем украинском быте крымчане, думаю, подзабыли. Потолки и стены давно отчищены от копоти «буржуек», в домах – свет, газ, вода… И я рада, что моя свекровь дожила-таки до того времени, когда снова смогла увидеть любимый Крым таким же, каким он был во времена ее молодости.

***

Однако теперь похожая страница истории открывается уже для жителей Львова. Пришло их время запасаться печами-буржуйками, дровами и питьевой водой, готовясь, как сказал львовский мэр, «к ситуации, которую сложно себе представить».

Но я не скажу им: это – за Крым! Так вам и надо!

Так не надо никому. И если уж львовянам предстоит пережить то, что когда-то крымчанам, пусть они тоже, даже в самых мрачных обстоятельствах, постараются остаться людьми, помогая друг другу выжить в трудные для себя времена.

Хотя им, думаю, сделать это будет сложней – нет единства. Их мэр Садовой уже заявил, что все переселенцы из русскоязычных регионов Украины – а их там сейчас очень много – обязаны во Львове перейти на украинскую мову, так как русский язык и <span class="wp-tooltip" title="специфический способ организации и развития человеческой жизнедеятельности представленный в продуктах материального и духовного производства в системе социальных норм и учреждений в духовных ценностях в совокупности отношен будут выкинуты из государственной и общественной жизни Украины минимум на 50 лет. Эк, размахнулся!

правда, когда киевские власти требовали в Коктебеле менять таблички с русскими названиями на украинские, переименовывая дом-музей Волошина в «будинок», они рассчитывали даже не на 50 лет. Навсегда. И кто теперь об этом помнит?

Есть русская поговорка «загад не бывает богат». Но львовскому мэру Садовому русские поговорки наверняка не нравятся. А польские? думаю, больше. Остальным львовянам, видимо, тоже. Ну и хорошо. В ту сторону они потихоньку и движутся. И пока им приходится изучать матчасть печей-буржуек, неплохо было бы заодно поинтересоваться, как по-польски будет слово «дрова»? Скоро оно им пригодится. Быстрее даже, чем кажется. Видимо сразу, как только европейские соседи дадут им понять, чей на сей раз язык и культуру они собираются «выкинуть из государственной и общественной жизни минимум на 50 лет».

Источник