Умишко попугаевич трудоголиков

лучше бы был засланным шпионом — принес бы меньше вреда. Вынужденно маскировал бы тайные тихушные диверсионные мотивы, перемежал бы объемную разрушительную деятельность (в связи с необходимостью шифроваться, притворяться, заметать следы ради неразоблачения) формально созидательной, притормаживал бы бурный темперамент, и деструктивная функция слона в посудной лавке уравновешивалась бы хоть каким-то позитивом, становилась не столь чудовищно непоправимой. Но он не лазутчик и не секретный агент, камуфляж ему ни к чему. Он искренне убежденный, романтически окрыленный трудоголик. От его неуемных стараний трещит по швам процветавшая в недавнем прошлом Фирма</spa, а немногие контактирующие с ней предприятия балансируют на грани банкротства.

фото: Алексей Меринов

Жуть берет наблюдать приступы его кипучей активности и неумолчных витийств. И в то же время охватывает головокружительная гордость. Ох, каков! Масштабен, размашист, крут, требует неукоснительного исполнения изрекаемых замыслов… Да, ложащихся на стол реляций и отчетов об интенсификации производственного процесса не читает (не до мелочей и тонкостей, ибо занят практическим воплощением обуревающих великих идей), зато добивается стопроцентной доскональной реализации намеченного.

Кипы бумаг стекаются в его просторнейший кабинет, перекрывают подступы к рабочему месту, но ни эти, ни другие помехи не способны остановить паломничество соратников в комнату совещаний, где он любит пить чай с лимоном, выслушивать доклады, отчеты, анекдоты (поскольку от природы весельчак и балагур), неустанно проверять: точно ли окружающие уяснили исторгаемые им рекомендации.

опять-таки, если б сфера его компетенций исчерпывалась краснобайством и ограничивалась разглагольствованиями — реально было бы выправить ситуацию и преодолеть отставание по целому ряду показателей, но он неуклонно и всемерно укрепляет дисциплину, насаждает непринужденную атмосферу, умеет с иголочки вырядиться и соратникам велит празднично и эффектно сиять: ему приятны лощеность, благоуханность, нравится быть в центре внимания и зените славы. Будто пестрый попугай в клетке, прутья которой, впрочем, неразличимы (но наличествуют — это обступившие его со всех сторон льстецы и собственные заблуждения, из такой осады не вырваться!), изрекает с высоты неимоверной снисходительности:

— Не знаю, как для кого, а для меня утро начинается с рассвета…

Его высказываний ждут, им восторженно рукоплещут, просят повторить и растолковать, поделиться еще какой-нибудь бесспорной свежей мудростью. Благосклонно потупясь, он пожимает или передергивает плечами (накладными, пиджачными, иначе выглядел бы сутулым грифом) и, поигрывая уголками губ, откровенничает:

— Скажи, кто твой друг, и определю, какая у тебя зарплата, вилла, яхта… — И прибавляет, лукаво облизнувшись: — А то заявите потом: «Я не я, яхта не моя»…

Спрогнозированный шумный ажиотаж апологетов (каковых в нашем офисе подавляющее большинство) обретает закономерное подтверждение.

Может неожиданно, особенно если в ударе и кураже, брякнуть:

— Требую, чтобы в доме повешенного говорили о веревке!

И тогда опять — аплодисменты, переходящие в овацию, перекатывание цитаты из уст в уста подобострастными ценителями емких фигур речи.

Или доброжелательно пробормочет сверхоригинальное (после чего оно мгновенно становится общепринятым и расхожим):

— Надо жить так, чтоб у тебя все было и тебе за это ничего не было. Чтобы не было мучительно больно за бесцельно потраченные годы, в течение коих ни бельмеса не приобрел и не нажил…

Или еще более неожиданное (превращающееся тотчас в сверхпопулярное):

— Дураки летят на Запад, а мухи — на <span class="wp-tooltip" title="Форма ощущений Обусловлен действием летучих пахучих веществ на рецепторы слизистой оболочки носовой полости Особое качество запаха обусловлено наличием в молекуле раздражителя особых атомных группировок (эфирной фенольной а.

И — дружный шквал комментариев в кулуарах и на очередном брифинге.

Ему ведомо будущее, он охотно и лаконично делится прогнозами:

— Держи ухо востро. И не только ухо… А и… шило… Которое все равно в мешке не утаишь!

И позволяет себе слегка, затаенно улыбнуться.

Однако намек уловлен и интерпретирован в правильном смысле и русле. А если и не до конца и не всеми, то ревнители перлов все равно оглушительно хохочут ораторской эквилибристике и к месту приплетенной пословице.

О прошлом судит обстоятельно, вдумчиво, не с панталыку и кондачка:

— Ретрограды и наукограды — это симбиоз новизны и вечности, не надо охаивать диалектику гибридизации!

О настоящем распространяется не без апломба:

— Быть современным некрасиво, не это поднимает, брысь!

Не чурается критики недостатков, если таковые отыскиваются среди разливанных морей успехов и недюжинных свершений. О прокравшихся во <span class="wp-tooltip" title="социальное взаимодействие отношение между индивидами или группами отличительной чертой которого является возможность одного индивида или группы оказывать влияние на другого индивида или труппу изменяя их поведение в соответ прихлебаях строго вопрошает:

— Что-нибудь еще, кроме как стоять на страже, они умеют?

О единичных фактах огульного заушательства, которые практически отсутствуют, судит мягко:

— А есть ли у вас что-либо за душой помимо отрицания?

О Вселенной шарашит со знанием малейших нюансов и аспектов:

— Экспедицию на солнце снарядим ночью, чтоб не расплавилась обшивка космического корабля. Там ведь кобальт… И карбид. Или что-то в этом роде.

Научных проектов в его загашниках пруд пруди. например, конверсионных:

— Уничтожать наштампованное не по-хозяйски. Что отмечено знаком качества, должно быть использовано по назначению. Тем паче, если его в изобилии.

Или:

— В каждодневной суете надо обогащать и уснащать газетные и журнальные публикации пословицами предков. Начинать передовые статьи о политике так: «На мой взгляд, худой мир лучше доброй ссоры». А рецензии на спектакли: «Не знаю, как для кого, а для меня театр начинается с вешалки».

Расточает советы всем категориям граждан, включая элитарные слои:

— Не ломайте голову над придумыванием туманных названий для произведений кино и литературы, внедряйте унифицированно просветительские — «Почки набухают весной», имею в виду деревья, «Не бывает гроз без дождей».

А то завернет вовсе планетарно неохватное:

— По призыву Грибоедова собрать книги и сжечь, ликвидировать за ненадобностью творческие объединения — писателей, композиторов и художников, разбить массив деятелей культуры на «могучие кучки» по семь человек в каждой. Тогда на каждый день недели придется один дежурный по искусству.

О бытовых проблемах печется наравне с озабоченностью государственной панацеей:

— Бывает, в магазине покупатель просит ветчину без жира. Я бы таким и масла не давал. Коль жиры ему не нужны. Будь моя воля, еще и печать на лбу оттиснул, чтоб и колбасу не отпускали. Пусть следует обезжиренной линии до конца.

Рачительность прирожденного экономиста пронизывает его концепции:

— Поймали в троллейбусе зайца, штрафуют. Зачем? Поступите конструктивно. В задней части салона отгородите закут. С дверью на запоре. Поймали — и в отсек, под замок. Нравится бесплатно ездить — катайся целый день, пока транспорт работать не перестанет. И тогда его, милягу-симпатягу-безбилетника, выпустить, пусть пешком или в такси домой шкандыбает.

Математика — его конек:

— Дважды два ближе к четырем, чем к пяти, при том что больше — всегда лучше. Есть желающие поспорить?

Желающих, как правило, не обнаруживается.

Не чурается скользких и двусмысленных тем, о каждом событии судит всесторонне, непредвзято и беспристрастно, имея в богатейшем арсенале за пазухой обкатанный морской голыш калиброванного афоризма (заведомо ожидаемого и потому особенно милого обеспечивающий посредством повторных ритмичных сокращений ток крови по сосудам»>сердцу сермяжных традиционалистов):

— Я настаивал и буду настаивать… На лимонных корочках…

Держится в рамках. Не реагирует, если случайно затесавшийся неофит спровоцируют: «Скажи что-нибудь определенное, мудель-пудель, ёксиль-моксиль!» Не скатывается к трюизмам и банальностям, переходить на личности не его стиль. А мог бы. Выкрикнуть «Сам дурак!» Продолжает невозмутимо обобщать. Формулировать. Отзываться не персонально, а воздушно и детски наивно:

— Чтоб тебе лопнуть, красно-сине-зеленый!

Лишь крайняя степень раздражения вызовет безобидно отвлеченную толерантную отповедь:

— У Ивана Кузьмича рожа просит кирпича.

Архивисты с придыханием любопытствуют:

— Откуда всё знаете? В школе успехами не блистали. В институт (автодорожный) не поступили…

— Работал в гастрономе, — без околичностей и кокетства отвечает он. — Селедку в газеты заворачивал и беспорядочно обертки читал. Впитал вместе с рассолом энциклопедический багаж…

И скупо прибавляет, расширяя границы информации о себе:

— мог сделаться дальнобойщиком, обойщиком, портным. А подался в типографию, штамповал репродукции картин для магазина слепых. Они не различают, что им подсовывают, можно, пока сориентируются, что угодно впарить и погреть руки!

Хорошо, что надежно защищен прозрачной непроницаемой перегородкой, не искажающей голос и цвет волос. Забросали бы цветами. Погребли бы лепестками роз!

Источник